rikt.ru       

Сегодня , 117 день года.     
Температура на улицах Междуреченска °С     
Добрая весточка — это знак того, что Вы любите тех, кого любите.
Знак того, что Вы помните тех, кого невозможно забыть…


Умная мысль:


КАЛЕНДАРЬ

СЕГОДНЯ:
еGдневник. Делакруа и Остап Бендер или почему не хочется о страшном.
Чернобыль. Страшно.

ЗАВТРА:
еGдневник. Памперсы, Гитлер и китайские скороговорки.
Сегодня Мартын-лисогон. Где берут лис? А ворон?

САМЫЕ НОВЫЕ

Самые новые










Wide Stripe

ДомойАдминистрация сервера
Очень важно — любить и помнить.
Очень важно — успеть сказать, что любите и помните.
Да, лучше поздно, чем никогда.
Но — лучше раньше, чем позже.
И — лучше сейчас, чем когда-нибудь потом.
И тогда очень скоро на вашем e-mail тоже появится добрая весточка — от друзей, родных и любимых…



20 мая ОТКРЫТКИ

>  еGдневник. Бальзак в новеньких джинсах против американского империализьму :-)
>  Роман в письмах. Бальзак и Чужестранка.


Роман в письмах. Бальзак и Чужестранка.

Среди множества писем, которые Бальзак получал от женщин, он обратил внимание на одно: оно было отправлено из Одессы 28 февраля 1832 года и подписано: Чужестранка. Почерк и слог выдавали «женщину из общества», больше того, аристократку. После чего таинственная корреспондентка открыла свое инкогнито. То была графиня Эвелина Ганская, урожденная Ржевусская, принадлежавшая к знатному польскому роду, тесно связанному с Россией. Новая поклонница, казалось, сочетала в себе все: молодость (госпоже Ганской было тридцать два года, но она говорила, что ей двадцать семь), красоту (в этом он не сомневался), сказочное богатство, и вдобавок у нее был старый муж. Бальзак требовал от своей будущей невесты богатства, красоты, молодости, положения в обществе, хотя сам он мог предложить ей взамен, помимо гениальности, которая в глазах нотариусов мало чего стоила, лишь сто тысяч франков долга.

Роман с Чужестранкой

Роман Евы и Бальзака в письмах и дневниках с редкими встречами продолжался шестнадцать лет. Он приезжал в гости под благовидным предлогом «погостить и отдохнуть в семье своей приятельницы». «Я нашел в ней все, что может польстить безмерному тщеславию животного, именуемого человеком, а ведь поэт, разумеется, наиболее тщеславная его разновидность; но почему я вдруг заговорил о тщеславии, нет, оно тут ни при чем. Я счастлив, бесконечно счастлив, как в мечтах, без всяких задних мыслей. Увы, окаянный муж все пять дней ни на мгновение не оставлял нас. Он переходил от юбки своей жены к моему жилету. К тому же Невшатель - маленький городок, где женщина, а тем более знатная чужестранка не может и шагу ступить незаметно. Я чувствовал себя, как в горниле. Не выношу, когда на моем пути помехи.» С мастерством писателя он открывает любимой себя: «О моя незнакомая любовь! Не бойтесь меня, не верьте ничему дурному, что обо мне говорят! Я просто ребенок, вот и все, ребенок гораздо более легкомысленный, чем вы полагаете; но зато я чист, как дитя, и люблю, как дитя... Женщина всегда была для меня мечтой, всякий раз я протягивал к ней руки, но меня ждало разочарование». Следующие встречи вносят полную ясность в их отношения. «Люблю ли я тебя? Но ведь я же рядом с тобой! Мне бы хотелось встретить во время этой поездки в тысячу раз больше трудностей, испытать еще больше страданий. Но так или иначе впереди славный месяц, а быть может, и два, они по праву завоеваны нами. Целую тебя не один, а миллион раз. Я так счастлив, что, как и ты, не могу больше писать. До скорой встречи.» Его письма сводили ее с ума: «Обожаемая повелительница, ваше спящее величество, гордая королева Павловска и окрестностей, владычица сердец, роза Запада, звезда Севера и прочая... и прочая... фея льип!» Муж Эвелины закрывал глаза на очевидное, они ездили в путешествия и встречались у нее на родине.

Счастливая чета строила планы на будущее. До старости им оставалось еще добрых тридцать лет. Разумеется, они не желали зла ее мужу - Венцеславу Ганскому, но вполне можно было рассчитывать, что лет через пять, самое большее - через десять прекрасная Эвелина обретет свободу. «Но тогда мне будет уже сорок», - говорила она. Он отвечал: «В моих глазах ты всегда будешь красива... Глупышка, через десять лет тебе будет тридцать семь, а мне сорок пять; люди в этом возрасте вполне могут любить, соединяться браком, целую вечность обожать друг друга. Так вот, мой благородный друг, милая моя Ева, гоните сомнения прочь, вы мне это обещали. Любите и верьте... Будем любить друг друга с одинаковой силой».

Бальзак бесконечно уверял мистическую супругу - божественную Еву – в своей непоколебимой верности и беспорочном целомудрии; однако в реальности он был не в силах противостоять хотя бы малейшему соблазну. Бальзаку нравилось вести сразу несколько интриг, разделенных непроницаемыми перегородками. Это расширяло горизонты романиста. В отношениях с женщинами он искал понимание и поддержку, ему нужна была подруга и «литературная совесть» одновременно. В Еве не хватало того, что он находил в других - бескорыстного восхищения писателем и вместе с тем ласковой откровенности в своих суждениях. В переписке Бальзака с Чужестранкой, да и во всех их взаимоотношениях, несмотря на любовные воспоминания, не чувствуется душевного согласия. Эвелина порицала, проповедовала, рассуждала, а он все вздыхал, что их разделяют и взгляды, и расстояние. До 1841 года Бальзак по пять-шесть раз в год читал акафисты своей Еве, посылал ей свои книги. Она читала книги и письма, отвечала с большими промежутками (раз в полгода, в десять месяцев) и, по-видимому, отдалилась от Бальзака и умом и сердцем, не думая о возлюбленном, ставшем почти мифическим.

В ноябре 1841 года Венцеслав Ганский скончался. Для Бальзака это был светлый день. Однако он - человек, который столько угадывал, - не мог угадать, что Ева искренне жалела о старике муже. Он был для нее заботливым покровителем, понятливым супругом. До января 1842 года Бальзак, хоть и был связан договорами, работал мало и плохо, потому что Ева в этот важнейший для них момент, Ева, уже свободная от всякого контроля, не подавала о себе вестей! «Вот уже скоро месяц, как я получил счастливое письмо, а вы ни разу не написали мне за это время...» «Счастливое» письмо... Вероятно, она подумала, что у него нет такта. 21 февраля он получил долгожданное письмо и был сражен. «С ледяным спокойствием» Чужестранка сообщала ему: «Вы свободны». Вслед он пишет Ганской прекраснейшие письма, искренне уверяя ее в своей любви. Великий романист увлекся своей игрой. Могла ли она поверить в его искренность? Она знала, что вера и постоянство не всегда были «краеугольными камнями характера» Бальзака. Лишившись всякой поддержки после смерти мужа, она должна была считаться с мнением родни, восставшей против «неравного брака», и главное - Чужестранка боялась, что, если она вступит во второй брак, у нее отнимут дочь, а эта насильственная разлука убьет ее; наконец, она постарела со времени свидания в Вене, и через семь лет не была уверена, что будет еще нравиться возлюбленному, который, казалось, по-прежнему был исполнен пылкой чувственности. Он отвечает на ее сомнения относительно внешности: \"Будь старой сколько хочешь, только люби меня...\"

Со времени смерти Венцеслава Ганского Бальзак был воплощенным ожиданием. «Я теперь очень не доверяю жизни и боюсь, что со мной должно что-то случиться», - тревожно писал он своей Еве. Эта северная любовь, которая тлела несколько лет, вдруг разгорелась под ветром надежды. Но неистовый труд изнурил Бальзака. Нет, никто в мире для него не существует, кроме его ангела, его дорогой милочки, его светозарного цветка. Он называл Эвелину Ганскую «госпожа Скромница», потому что она не желала ни славы, ни известности. Чужестранка со своей стороны слала ему доверительные письма, полные жалоб одинокой женщины, удрученной сложными хлопотами. \"Три года ожидания - это смерть\", - писала она, и это казалось многообещающим. Не бойтесь, отвечал ей Оноре, «ручаюсь за будущее, ничто не заставит меня измениться, да и вас также. Ну и вот, положимся на милость Божию».

У Ганской уже нет огромного состояния; ей сорок восемь лет. \"И если меня томит неодолимая жажда быть возле своего волчонка, если я живу лишь для того, чтобы чувствовать свою киску, если меня гложет желание услышать шелест твоего платья, сомненья нет, это настоящая любовь...\" 14 марта 1850 года Бальзак и Эвелина идут под венец. Своему близкому другу госпоже Карро он сообщает: «Мы с вами такие старые друзья, что вы только от меня должны узнать о счастливой развязке великой и прекрасной драмы сердца, длившейся шестнадцать лет. Итак, три дня тому назад я женился на единственной женщине, которую любил, которую люблю еще больше, чем прежде, и буду любить до самой смерти. Союз этот, думается мне, - награда, ниспосланная мне Богом за многие превратности моей судьбы, за годы труда, за испытанные и преодоленные трудности. У меня не было ни счастливой юности, ни цветущей весны, зато будет самое блистательное лето и самая теплая осень...» Писателю остается жить всего пять месяцев. Диагноз врачей - гипертрофия сердца. Он не может ни ходить, ни даже поднять руку, приступы удушья преследуют его. Вслед за этим – воспаление глаз. Он не может ни читать, ни писать... Со стороны госпожи Ганской было настоящим самопожертвованием согласиться выйти замуж за тяжело больного человека, который уже физически не мог быть ее возлюбленным, а как писатель, по всей видимости, впредь работать будет очень мало. 18 августа он умирает...

Заложник своего таланта

\"Жизнь Бальзака завершилась подобно роману «Человеческой комедии». Сколько раз он рассказывал, как человек всю жизнь мечтал о любви и вот наконец, кажется, достиг счастья, но лишь только он протягивает руку, чтобы схватить его, счастье ускользает. Так кончились «Шуаны», «Луи Ламбер», «Альбер Саварюс». «Достигнуть цели, умирая, как античный гонец! Видеть, как счастье и смерть одновременно вступают на твой порог! Завоевать любимую женщину, когда любовь уже гаснет! Не быть в силах наслаждаться, когда право быть счастливым наконец приобретено! Это было уделом уже стольких людей!» Он умирал, сгорев в огне своих желаний, истратив все силы в воображаемых действиях своих героев, умирал жертвою своего творчества. Несчастное детство и юность породили у него сверхчеловеческое честолюбие. Он хотел всего: любви, богатства, гениальности, славы. Несмотря на расстояние, казалось бы непреодолимое, между отправной точкой и целью, он всего достиг. В воскресный вечер 18 августа 1850 года он лежал, простертый, в украшенном им самим доме, убранство которого походило на его мечты о чудесах «Тысячи и одной ночи»; волшебница Чужестранка ради него покинула свой дворец и океаны хлебов; он стал средоточием того мира, который сам населил, в который вдохнул душу и которому суждено было пережить его\".

По материалам книги Андрэ Моруа «Прометей, или жизнь Бальзака»

КМ








Фото и обои, которые Вы искали! Rambler's Top100 Rambler's Top100 SpyLOG