rikt.ru       

Сегодня , 116 день года.     
Температура на улицах Междуреченска °С     
Добрая весточка — это знак того, что Вы любите тех, кого любите.
Знак того, что Вы помните тех, кого невозможно забыть…


Умная мысль:


КАЛЕНДАРЬ

СЕГОДНЯ:
еGдневник. Первые отрубленные цивилизованным методом головы или куда смотрела ООН?
Между нами, Клеопатрами (Ивановными).
Сегодня Василий Парийский. Медведи и зайцы, сорвавшиеся с цепи...

ЗАВТРА:
еGдневник. Делакруа и Остап Бендер или почему не хочется о страшном.
Чернобыль. Страшно.

САМЫЕ НОВЫЕ

Самые новые










Wide Stripe

ДомойАдминистрация сервера
Очень важно — любить и помнить.
Очень важно — успеть сказать, что любите и помните.
Да, лучше поздно, чем никогда.
Но — лучше раньше, чем позже.
И — лучше сейчас, чем когда-нибудь потом.
И тогда очень скоро на вашем e-mail тоже появится добрая весточка — от друзей, родных и любимых…



29 августа ОТКРЫТКИ

>  еGдневник. Загробное образование и день рождения поп-короля.
>  \"Ты во мне как музыка\" (история любви Леонида Андреева).
>  Сегодня Третий Спас. Лето ещё есть, а ласточек уже нет:-(


\"Ты во мне как музыка\" (история любви Леонида Андреева).

Что делать, когда: \"сердце опять так плохо, что вчера еле передвигался из комнаты в комнату... а язык от слабости еле поворачивался, чтобы попросить стакан чаю\". Конечно - ехать в Америку. Серьезно заниматься там журналистикой и читать лекции. Потому что надо ведь на что-то существовать. Леонид Андреев - едва ли не самый знаменитый после Льва Толстого писатель начала прошлого века, зарабатывавший своими книгами миллионы встречал свой сорок восьмой день рождения разбитым стариком, в забвении и нищете. \"Америка! Но как добраться до нее? Где найти доброго и щедрого импресарио, не мошенника? Как прожить это время, пока таковой найдется? Где добыть денег? У меня украли штаны, сапоги - как соорудить новые и какого они фасона должны быть для Америки? Все эти вопросы, серьезные и ничтожные, во всяком случае пустые для разумного и практичного человека - для меня сплошь проклятые, сплошь неразрешимые вопросы - ах, до чего я младенчески беспомощен в жизни, только теперь это вижу! ...Сегодня день моего рождения: сегодня
ровно сорок восемь лет хожу я по земле и так мало приспособился к ее порядкам\" (из письма Николаю Рериху в Лондон).

А теперь о том, что случилось через три дня уже из записок Вадима - сына Андреева: \"Когда с отцом стало плохо, я сел на велосипед и отправился за врачом (дело происходило в финской деревеньке Нейвала, уже отрезанной от советской России - примечание). Лишь к вечеру удалось отыскать забытого богом калеку, который во время Русско-японской войны служил доктором. Кое-как запрягли клячу, потащились сквозь темный лес к больному.

В переднюю, когда я помогал доктору снять его старую военную шинель, вошла Анна Ильинична. \"Поздно. Леонид умер в шесть часов, так и не приходя в сознание\".

А теперь и начнется собственно история любви знаменитого писателя и этой женщины, которая в такую минуту так спокойно и казенно отрапортовала о том, что не стало самого близкого человека.

Хотя - это предвзятый взгляд пасынка. Дочь написала другое: \"Из ее жизни как будто вынули тот стержень, на котором она держалась, и она рухнула бесшумно и превратилась в груду жалких обломков.... Наша мама находилась на грани безумия или самоубийства\".

Впрочем, и дочь, и сын были субъективны и пристрастны. Ведь они оба унаследовали от отца эту трагическую способность - придумывать себе мир, острые ощущения и небывалые отношения - и жить в этом.

\"Он любил огромное\". Так сказал об Андрееве Чуковский. Если ехать - то только в Америку. Если увлекаться, то так, что забросить все дела - и удариться в цветную фотографию, коллекционирование граммофонов или живопись. Если строить, то не дом - а громоздкую виллу, в которой потолок в столовой обрушится от тяжести этажей, а в кабинете зимой будет стужа - потому что такую залу не протопить. И не лодку - а всенепременно яхту, со всем необходимым антуражем и сторожа обрядить боцманом. Даже письменный стол нужен многоэтажный и многоярусный. Глобальность во всем. Если любить - то до самозабвения. \"Как воздух, как еда, как сон - любовь составляет необходимое условие моего существования\". Только так, и не иначе.

А если нет взаимности? Тогда решительно - к черту такую жизнь. \"Человек, который не пробовал себя убить - дешево стоит\", - очень сомнительное утверждение. Но на его теле остались следы не одной, и не двух попыток. О том же и в книгах: \"Стрелять надо уметь. Неудачный выстрел - даже в себя... оставляет чувство стыда\". Это из пьесы, написанной для МХАТа.

В театре мнения о пьесе разделились - Немирович-Данченко взялся ставить понравившуюся драму, а Станиславский и многие актеры сочли, что в ней мало жизненной правды. Да и в амом деле, что это за страсти египетские: буквально в первом эпизоде главный герой в припадке ревности стреляет в жену, и жен таких в природе не существует - слишком темна и противоречива ее душа.

Андреев не согласился с такой трактовкой пьесы. \"Такую женщину я знал и видел близко\". Потом возникает похожая, также написанная \"на сюжет современной жизни\" драма с такой же героиней.

К слову сказать, Андреев был тем редким случаем, когда талант, проницательность и интуиция не подкреплялись образованием. Книг он читал мало, и не стремился знакомиться с образованными людьми. То ли вправду считал, что природный ум не обязательно нуждается в книжной премудрости, то ли, как сейчас принято говорить: \"комплексовал\". Я это к тому, что образ такой женщины не мог быть навеян литературными впечатлениями. Он действительно узнал ее в жизни.

Этому знакомству предшествовало событие трагическое. От послеродовой горячки умерла первая жена Андреева - Александра Михайловна. Ей было всего двадцать пять лет, и союз этот был из тех, когда один без другого не существует. Александра Михайловна боготворила мужа, а он хоть и всю жизнь исправно старался играть роль циника, в душе преклонялся перед ней. \"Скромная, молчаливая, она показалась мне безличной, но вскоре я убедился, что это человек умного сердца. Она прекрасно поняла необходимость материнского, бережного отношения к Андрееву, сразу и глубоко почувствовала значение его таланта и мучительные колебания его настроений. Она - из тех редких женщин, которые, умея быть страстными любовницами, не теряют способности любить любовью матери; эта двойная любовь вооружила ее тонким чутьем, и она прекрасно разбиралась в подлинных жалобах его души и звонких словах капризного настроения минуты.

Как известно, русский человек \"ради красного словца не жалеет ни матери. ни отца\". Л. Н. тоже весьма увлекался красным словом и порою сочинял изречения весьма сомнительного тона. \"Через год после брака жена точно хорошо разношенный башмак - его не чувствуешь, - сказал он однажды при Александре Михайловне. Она умела не обращать внимания на подобное словотворчество, а порою даже находила эти шалости языка остроумными и ласково смеялась. Но, обладая в высокой степени чувством уважения к себе самой, она могла - если это было нужно ей - показать себя очень настойчивой, даже непоколебимой. У нее был тонко развит вкус к музыке слова, к форме речи. Маленькая, гибкая, она была изящна, а иногда как-то забавно, по-детски, важна...\" (М. Горький)

Андреев, самолюбивый, порой самонадеянный человек и писатель, узнавший славу до истеричного поклонения (ему, так часто и много писавшему о смерти, приходили десятками записки от \"новых Вертеров\" - просто мода какая-то страшная была - перед самоубийством писать Андрееву) - он все же внимательно прислушивался к суждениям жены о своих творениях. И, если ей что-то не нравилось (а она имела мужество говорить правду, сколь бы неприятной она не была), переделывал раз, другой, третий... Роптал, кричал, ругался дурой, тряс кулаками - но садился - и переписывал.

\"Л. Н. ценил ее, а она жила в постоянной тревоге за него, в непрерывном напряжении всех сил своих, совершенно жертвуя личностью своей интересам мужа\"

Она умерла - и забрала с собой часть Леонида Николаевича. Он уехал от горя на Капри, пытался работать - написал один из самых громких своих рассказов: \"Иуда Искариот\", но тревога и тоска его не отпускала. Жить было страшно, и незачем. \"Для меня до сих пор вопрос - переживу я смерть Шуры или нет, - конечно, не в смысле самоубийства, а глубже. Есть связи, которых нельзя уничтожить без непоправимого ущерба для души. И для меня не праздный вопрос, не пустячное сомнение - не похоронен ли вместе с ней Леонид Андреев\".

А тут еще рецидив наследственной болезни - мужчины в роду Андреевых пили. На Капри приезжают Горький и Вересаев. И нашли Андреева совершенно сломленным. Но море и волшебная природа делали свое дело - писатель потихоньку оживал. Но из головы не выходило: \"Что со мной делается? С ума я схожу. Я этого не могу принять, не могу понять: как можно любить мертвую? А я ее люблю, продолжаю любить... Она везде со мною, в моих мыслях, в моих снах, поразительно живая, я с нею разговариваю, она мне возражает...\".

Умирая, Александра Михайловна, зная полную бытовую беспомощность мужа, завещала ему жениться. И Андреев начал думать об этом. \"Он строил на этот счет совершенно конкретные проекты самого фантастического свойства. Впечатление от него было такое: душа металась и тосковала, замерзала в жутком одиночестве, и ему казалось: найти любящую женскую душу - и все в нем выпрямится, и все будет хорошо\". (В.В. Вересаев)

Всего-то дел - взять и найти любящую душу. Что ж, Леонид Николавич часто смущал друзей своими утопическими прожектами.

Но на повестке дня стояла проблема вполне реальная - найти секретаршу. Андреев вернулся на родину и дал объявление. Кандидатур было несметное количество, все они были отклонены. Тогда еще начинающий критик Корней Чуковский познакомил Андреева со своей приятельницей а та - со своей старшей сестрой - Анной Ильиничной Денисевич. Ей было двадцать пять. Столько же, сколько Александре Михайловне, когда она ушла.

В начале 1908 года Анна Ильинична стала секретарем Андреева. Второго марта он отправляет ей записку, которая начинается предуведомлением: \"Сие есть официальное. Посылаю деньги за первый месяц Вашего секретарского служения\". А под ней: \"А сие неофициально: завтра вечером жду. Лучше б Вы сожгли в камине сегодняшнее Ваше письмо, чем вчерашнее\". И подпись: Леонид.

И через несколько дней: \"Сейчас около 4-х часов. Устал. Мне бы хотелось немногого или очень многого: чтобы вы сели в углу на диван, а я положил бы голову на ваши колени и вы крепко прижали бы руку к моему лбу\".

И еще через несколько дней: \"Так странен день, когда тебя не видишь. Пустой, слепой, кривой, глухой и немой день. Даже спать ложиться как-то нелепо. И все ждешь чего-то. Кого-то. Тебя, должно быть?... Ты моя радость. Ты знаешь это? Моя-моя. Когда тебя нет со мною, я иногда сильнее чувствую, что ты моя. И сегодня я чувствую это, и сегодня мне весело. Прелесть моя. Ужасно хочется поцеловать тебя\".

Всего десять дней прошло с написания первой записки.

И еще: \"Радость моя! Единая на всю жизнь. Мое сокровище - солнце - голубое небо - вся радость жизни. Пойдем с тобой к солнцу\".

Написано не кем нибудь, а автором \"Бездны\", \"Тьмы\", \"Черных масок\" и Повести о семи повешенных\". \"Ты во мне как музыка, моя чистая, моя прекрасная\", - это пишет писатель-мизантроп, одних из самых мрачных наших литераторов.

А дальше - по нарастающей, в андреевском, не знавшем границ и удержу, гиперболизированном смысле.

\"После вчерашней тяжелой и бессонной ночи я ЖДАЛ ТЕБЯ - ты должна была прийти. Ничего делать я не мог. К 4 часам, когда увидел, что тебя, вероятно, не будет, я пришел в такое состояние, когда хочется кричать от боли, от тоски, от напряжения. Оставил тебе письмо и пошел гулять, чтобы что-нибудь делать только - и ходил как слепой. Пришел - тебя не было. Спал - не было, во сне кошмары и тоска, которых описать не могу\".

\"Ты не пришла, не исполнила обещания, даже не уведомила - это для тебя мелочь, которой ты не замечаешь. ...ТАКОЙ любви мое сердце не выдержит. Я слишком измучен, слишком устал - я слишком серьезно принимаю любовь\".

А что она, спросите вы?

А она: \"Ты такая, какая ты есть. И любишь, как можешь любить. А я, с моей мечтою о великой любви - просто несчастный глупец. Вот мучаюсь я, вот с ужасом смотрю в темные и пустые глаза ночи\".

Не умел он наполовину. Только до изнеможения, до последней капельки, до \"жизнь или смерть\". Такое и раньше бывало - результат - простреленная ладонь, шрамы от задевшего поезда... Неразделенная любовь оставляла не только рубцы на душе, но и следы на теле.

А Анна Ильинична уступила. В начале марта они еще были официально и на \"Вы\". В апреле уже стали мужем и женой.

\"Тут у меня неожиданности произошли. Встретил жнщину - полюбил ее... и она меня полюбила - и вот женимся - и вот для этой цели, чтобы тише было, едем на некоторое время в Крым\". (из письма к О.Л. Книппер)

Счастливая развязка? Скорее - пролог излюбленного Андреевым жанра - драмы. На подмостках жизни ставилась мучительная пьеса недоверия, ревности к прошлому и нескАзанной правды.

Что он знал о жене? \"...Она была капризною, честною женщиной, прожившей с плохим мужем пять месяцев и разведшейся с ним; потом четыре года она жила одна, без любви, не испытывая физических влечений\". Вот так, почти с медицинской откровенностью. \"Казалась она мне странною, внушала тяжелые и страшные подозрения; в ее ласках чувствовалось что-то привычное к мужчине, и это внушало ужас. И много раз с великой тоской расспрашивал ее, были мучения и слезы; и она дала мне честное слово, что так, и неоднократно подтверждала его. Клялась в том, что ни один мужчина кроме К., не поцеловал ее\".

К. - это Карницкий, первый муж. Нелюбимый до отвращения. К нему он не ревновал.

Но в конце июня Анне Ильиничне понадобилось в Петербург. Он отвез ее на станцию, пришел домой, начал искать какую-то нужную бумагу и нашел ее письмо. \"Пожалуй, это было самое страшное, что я нашел в жизни\".

И в том же дневнике, спустя сорок дней, он говорил о своем горе, как о смерти человека - он похоронил свое доверие. \"С тех пор прошло сорок дней и ночей, до сих пор не уверен, что знаю всю правду. Уличенная, расскажет что-нибудь, но на половину солжет. Я поверю, прощу - и вновь уличенная расскажет новое, более страшное, и опять солжет. Опять поверю, опять прощу, опять сообщу на основании сообщенных ею фактов теорию, которая оправдывала бы ее, - а через несколько дней окажется, что она опять солгала. Так до последних дней. Был я близок к сумасшествию, сердце превратилось в кровавую кашу - а она все лжет. Убеждал, умолял сказать правду, обещал простить все: и делал это, когда она говорила правду, но и тут в чем-нибудь лгала. Даю честное слово: камень тронулся бы мольбами моими о правде, а она лжет\".

Всегда, когда пишу историю чужих отношений возникает неловкое, почти преступное чувство: разве можно читать чужие письма и дневники? И можно ли рыться в личных делах давно ушедших людей, только потому что они были великими? Может быть, оправданием послужит то, что Андреев переносил свои впечатления и в пьесы. Таким образом, его драму видели все. Ровно через год он читал новую пьесу. Главная героиня была узнаваема. \"Опять улыбаешься. Не нравится мне твоя улыбка - какую еще ложь приготвила ты, Анфиса? Ну-ка, взгляни на меня! Глаза у тебя правдивее, чем рот\". И ответ героини: \"То был мой позор. То была ошибка, за которую я наказана. ...Никогда не вспоминай мне этого, слышишь? Этого не было никогда. Я ничего не помню, и ты забудь, и пусть никто не знает о моем позоре\".

Что был за позор, и что было за письмо? \"Письмо от бывшего любовника , З., ее упрекающее, что она покидает его для меня, с воспоминаниями о другом, ранее бывшем любовнике, Р. Все оказалось, значит, ложью: чистая - оказалась развратной, честная - бесчестной, правдивая - чудовищем лжи и предательств...\" И из пьесы, где прототип героини тоже прозрачен: \"То ли она распутничает, то и она молится своим распутством или там упрекает кого-то... Вечная Магдалина, для которой распутство или начало, или конец, но без которого совсем нельзя, которое есть ее Голгофа, ее ужас и мечта, ее рай и ад\".

А я бы хотела сказать несколько слов в защиту Анны Ильиничны. Во-первых - где тот растворитель, которым выводятся из прошлого пятна содеянного? Во-вторых, не распутничала она. Скорее, как у Ахматовой: \"Прости меня, что за тебя я слишком многих принимала...\" Иначе бы не тяготилась прошлым и не мучилась тем, что она \"недостаточно чиста\" в глазах Андреева.

Да и вообще - странные это существа мужчины, с их двойным стандартом и извечным страхом перед женской душой. (\"Представим себе дьявола - женщиной, бога - мужчиной, и они родят новое существо, - такое же двойственное, как мы с тобой.\")

От страха легче всего спрятаться в цинизм. \"В цинизме я ощущаю печаль, почти отчаяние человека, который сознает, что он не может не быть животным, хочет не быть, а не может! Понимаешь? ... С бабами я - циничен. Так - правдивее - и они это любят. Лучше быть законченным грешником, чем праведником, который не может домолиться до полной святости\".

Путано? Разумеется. Потому что в дневнике совсем другое: \"Люблю ли я Анну? Да. Люблю очень сильно, глубоко и крепко; потеря ее мне кажется немыслимой и страшной, разойтись с ней мог бы лишь при одном условии: исчезновение любви с ее стороны. Как человек быта она вызывает во мне отрицательное отношение, порою доходящее до особенно бытовой ненависти. Но быт - только одна ее сторона, и притом наименьшая: другой стороною своей она входит в мою душу и составляет ее неотъемлемо существенную часть. Здесь, она мой лучший и единственный друг, с которым мне всегда интересно и важно говорить о жизни ли, о моих ли произведениях и планах. Что бы я не видел, мое первое желание - говорить об этом с Анной: только пройдя через Анну, виденное, испытанное и продуманное становится фактом души. Без этого - только сон и быстрое забвение\". Это написано спустя десять лет с начала их жизни вместе. Когда от сумасшествия первых недель влюбленности не осталось и следа. \"Нет влюбленности, да и не может быть - как не бывает на одной ветви
и плод, и цветок. В то же время одна только мысль об измене Анны или ее нелюбви мгновенно может вытолкнуть из меня все остальные чувства, привести меня в состояние безумия. Единственный человек, которого я могу убить и убивал в мыслях, - это она. Единственный!\"

Ну что на это скажешь? Придуманные беды, гиперблизированно обостренные. Потенциальная \"изменщица\" и прототип \"вечной Магдалины\" тоже вела дневник. И все мысли в нем - не о себе, не о своей тоске, не о свалившейся на семью нищете, и даже - не о детях. Все о нем. \"Смотришь и ищешь, на что бы указать ему, что бы хоть чуть было интересно - и нет ничего, и никакой помощи ниоткуда. И мысль неотвязная: вот он умирает здесь, в глуши. Он! Ему бы даль океана, солнце, и розы, и прекрасную женщину дать, все он заслужил, так уж достоин всего - и ничего: корявые березки, да я, все я\".

Жизнь все расставила по своим местам. И смерть - тоже. Не нужна была ему \"прекрасная женщина\". Она у него была. Рядом, до последнего вздоха.

Книги М. Горького \"Портреты\", К. Чуковского \"Современники\" и Р. Киреева \"Пойдем с тобой к солнцу\" - читала КМ.








Фото и обои, которые Вы искали! Rambler's Top100 Rambler's Top100 SpyLOG