 |
Умная мысль:
|
САМЫЕ НОВЫЕ
|
|
|
|
|
 |
|
|
Она улыбается всем.
Сегодня, но 524 года назад Гений последний раз прикоснулся кистью - и полтысячи лет эта дама завораживает, удивляет, покоряет, восхищает, будоражит умы, оставляет в задумчивости. И так никто и не знает, чему она улыбается.
Маленькая картина размером 77 на 53 сантиметра.
Картина-загадка. За какое время написана? Кто на полотне? Отчего выражение лица меняется, как живое просто от освещения? Почему, с какой стороны вы бы к ней не подошли - она смотрит на вас?
Известно только имя автора - Леонардо да Винчи.
Тайна её рождения
«Взялся Леонардо выполнить для Франческо Джокондо портрет Моны Лизы, жены его, и, потрудившись в течение четырех лет, оставил его незавершенным. Во время писания портрета он держал людей, которые играли на лире или пели, и тут постоянно были шуты, которые удаляли от нее меланхолию и поддерживали веселость. Поэтому улыбка ее столь приятна».
Это единственное свидетельство того, как создавалась картина, принадлежит художнику и писателю Джорджо Вазари. Правда, ему было всего 8 лет, когда Леонардо умер. Тем не менее на основании его слов вот уже несколько веков женский портрет, над которым мастер работал в 1503-1506 годах, считается изображением 25-летней Лизы жены флорентийского богача Франческо дель Джокондо. Но не исключено, что это ошибка и на портрете другая женщина.
Доказательств немало. Во-первых, головной убор: вдовья траурная вуаль это при живом-то муже. Во-вторых, если существовал заказчик, почему художник не отдал ему работу? Известно, что Леонардо держал картину у себя и, покинув Италию, увез ее во Францию, где в 1517 году король Франциск I заплатил за нее 4000 золотых флоринов фантастические по тем временам деньги. Впрочем, и ему «Джоконда» не досталась. Да Винчи не расставался с портретом до самой смерти. Зрители изумлялись, даже пугались: знаменитая улыбка никак не ассоциировалась с их представлением о праведности. Скорее, в ней было что-то из области колдовства.
Трудно быть гением
Художники эпохи Возрождения пытались максимально раздвинуть горизонты своего творчества. Их захватывал мир реальной действительности, от которого средневековье отворачивалось ради мира духовного. Известно, что Леонардо да Винчи анатомировал трупы. Он мечтал взять верх над природой, научившись менять направление рек и осушать болота. Хотел похитить у птиц способность к полету и изучить морское дно, изобретая первые подводные и летательные аппараты. Смешивал различные вещества, стремясь получить вечные краски.
Живопись вообще была для него экспериментальной лабораторией, местом, где он неустанно вел поиск новых изобразительных средств. Он так легко работал кистью, что в XX веке даже рентгеноскопический анализ не выявил следов ее ударов. Его глаз различал малейшие нюансы, а общие законы рисунка и построения перспективы лишь подсказывали путь. Он обнаружил, что свет обладает способностью искривлять и выпрямлять линии: «Погружать предметы в световоздушную среду значит, по сути, погружать их в бесконечность».
Портрет Джоконды вместил в себя все творческие поиски Леонардо да Винчи, став подлинным манифестом великого художника. В нем, надо думать, воплощен сам дух Возрождения.
Ускользающая красота
Ее звали Мона Лиза Герардини дель Джокондо, а может быть, Изабелла Гуаландо или Изабелла д\'Эсте, Филиберта Савойская, Констанца д\'Авалос, Пачифика Брандано... Кто знает? Пока искусствоведы и историки спорят, она проходит сквозь века в сиянии своей тайны. Долгие годы она была украшением королевских коллекций. Ее видели то в спальне мадам де Ментенон, то в покоях Наполеона в Тюильри. Людовик XIII отказался уступить ее герцогу Букингемскому, заявив: «Невозможно расстаться с картиной, которую считают лучшей в мире».
С конца XIX века «Моне Лизе» стали посылать письма с объяснениями в любви, а 21 августа 1911 года газеты вышли с сенсационными заголовками: «Джоконда» украдена!». Ее искали полтора года. Опасались, что она погибла. Даже уличные музыканты оплакивали ее в своих песнях. Картина кисти Рафаэля, установленная в Лувре на месте пропавшей, никого не устраивала ведь это был всего лишь «обыкновенный» шедевр.
«Джоконду» нашли в январе 1913 года, спрятанной в тайнике под кроватью. Вор, бедный итальянский эмигрант, хотел вернуть красавицу на родину, в Италию.
Когда «Мона Лиза» вновь воцарилась в Лувре, публика разделилась на два враждующих лагеря. Если для одних это была всего лишь картина, пусть и великолепная, то для других едва ли не божество. В 1920 году художник-авангардист Марсель Дюшан опубликовал в журнале «Дада» шарж, где к фотографии «самой загадочной из улыбок» пририсовал пышные усы и первые буквы слов «ей невтерпеж», выражая таким образом свое раздражение идолопоклонством соотечественников.
А был ли мальчик?
В архиве музея Леонардо да Винчи во Флоренции хранится множество толкований загадки самого знаменитого в мире портрета. Один специалист уверяет, что изображенная на картине особа беременна и ее улыбка это попытка уловить движение плода. Другой настаивает, что улыбается она своему врозлюбленному... Леонардо. Третий вообще считает, что на картине изображен мужчина, поскольку «его улыбка очень привлекает гомосексуалистов».
По мнению сторонника последней версии британского психолога Дигби Квестеда, в этой картине Леонардо показал свою латентную (скрытую) гомосексуальность, именно поэтому улыбка Джоконды выражает такой широкий диапазон чувств: от смущения и нерешительности (мол, что скажут совеременники и потомки?) до надежды на понимание и благосклонность. С точки зрения сегодняшнй этики такое предположение выглядит вполне убедительным. Однако нравы эпохи Возрождения были еще более свободными, чем нынешние, и Леонардо вовсе не делал тайны из своей сексуальной ориентации. Его ученики всегда были скорее красивы, нежели талантливы, не говоря уже о слуге Джакомо Салаи, который пользовался особым расположением своего хозяина.
Существует мнение, что «Мона Лиза» на самом деле автопортрет художника. Компьютерный анализ анатомических особенностей лиц Джоконды и Леонардо да Винчи показал, что геометрически они идеально совпадают. Таким образом Джоконду можно назвать женской ипостасью гения и с портрета нам загадочно улыбается сам Леонардо.
Высказал свое мнение о портрете и Зигмунд Фрейд: «Улыбка Джоконды это улыбка матери художника». Позднее его поддержал Сальвадор Дали: «Можно без труда заключить, что, когда Леонардо работал над Джокондой, он был влюблен в свою мать. Совершенно бессознательно он писал некое существо, наделенное всеми возвышенными признаками материнства. В то же время улыбается она как-то двусмысленно. Весь мир увидел и все еще видит сегодня в этой улыбке вполне определенный оттенок эротизма».
Трудно спорить с гениями. Да и ни к чему. Кто бы ни улыбался нам с портрета великого Леонардо да Винчи, улыбка эта прекрасна.
А это из знаменитого романа, претендовавшего на Нобелевскую премию. Дмитрий Мережковский \"Мона Лиза Джиоконда\" глава из романа \"Воскресшие боги. Леонардо да Винчи\"
- I -
Леонардо писал в «Книге о живописи»:
«Для портретов имей особую мастерскую — двор продолговатый, четырех-угольный, шириною в десять, длиною в двадцать локтей, со стенами, крашен-ными в черную краску, с кровельным выступом по стенам и полотняным на-весом, устроенным так, чтобы, собираясь или распускаясь, смотря по надоб-ности, служил он защитой от солнца. Не натянув полотна, пиши только перед сумерками или когда облачно и туманно. Это — свет совершенный».
Такой двор для писания портретов устроил он в доме хозяина своего, знатного флорентийского гражданина, комиссария Синьории, Сэр-Пьеро ди-Барто-Мартелли, любителя математики, человека умного и дружески распо-ложенного к Леонардо,— во втором доме по левой стороне улицы Мартелли, ежели идти от площади Сан-Джиованни к Палаццо Медичи.
Однажды, в конце весны 1505 года, был тихий, теплый и туманный день. Солнце просвечивало сквозь влажную дымку облаков тусклым, точно подвод-ным, светом, с тенями нежными, тающими как дым,— любимым светом Лео-нардо, дающим, как он утверждал, особенную прелесть женским лицам.
«Неужели не придет?» — думал он о той, чей портрет писал почти три года, с небывалым для него постоянством и усердием.
Он приготовлял мастерскую для ее приема. Джиованни Бельтраффио украдкой следил за ним и удивлялся тревоге ожидания, почти нетерпению, ко-торые были несвойственны всегда спокойному учителю.
Леонардо привел в порядок на полке разнообразные кисти, палитры, горшочки с красками, которые, застыв, подернулись, как будто льдом, свет-лою корою клея; снял полотняный покров с портрета, стоявшего на выдвиж-ном трехногом поставе — леджио; пустил фонтан посередине двора, устроен-ный им для ее забавы, в котором ниспадавшие струи, ударяясь о стеклянные полушария, вращали их и производили странную тихую музыку; вокруг фонта-на росли его рукой посаженные и взлелеянные ее любимые цветы, ирисы;
принес нарезанного хлеба в корзине для ручной лани, которая бродила тут же по двору и которую она кормила из собственных рук; поправил пушистый ковер перед креслом из гладкого темного дуба с решетчатою спинкою и на-локотниками. На этом ковре, привычном месте своем, уже свернулся и мурлы-кал белый кот редкой породы, привезенный из Азии, купленный тоже для ее забавы, с разноцветными глазами, правым — желтым, как топаз, левым — го-лубым, как сапфир.
Андрэа Салаино принес ноты и начал настраивать виолу. Пришел и другой музыкант, Аталанте. Леонардо знавал его еще в Милане, при дворе герцога Моро. Особенно хорошо играл он на изобретенной художником серебряной лютне, имевшей сходство с лошадиным черепом.
Лучших музыкантов, певцов, рассказчиков, поэтов, самых остроумных собеседников приглашал Леонардо в свою мастерскую, чтобы они развлекали ее, во избежание скуки, свойственной лицам тех, с кого пишут портреты. Он изучал в ее лице игру мыслей и чувств, возбуждаемых беседами, повество-ваниями и музыкой.
Впоследствии собрания эти сделались реже: он знал, что они больше не нужны, что она и без них не соскучится. Не прекращалась только музыка, которая помогала обоим работать, потому что и она принимала участие в рабо-те над своим портретом.
Все было готово, а она еще не приходила.
«Неужели не придет? — думал он.— Сегодня свет и тени как будто нароч-но для нее. Не послать ли? Но она ведь знает, как я жду. Должна прийти». И Джиованни видел, как нетерпеливая тревога его увеличивалась. Вдруг легкое дыхание ветра отклонило струю фонтана; стекло зазвенело, лепестки белых ирисов под водяною пылью вздрогнули. Чуткая лань, вытянув шею, насторожилась. Леонардо прислушался, И Джиованни, хотя сам ничего еще не слышал, по лицу его понял, что это — она.
Сначала со смиренным поклоном вошла сестра Камилла, монахиня-конвертита, которая жила у нее в доме и каждый раз сопровождала ее в мас-терскую художника, имея свойство стираться и делаться невидимой, скромно усевшись в углу с молитвенником в руках, не подымая глаз и не произнося ни слова, так что за три года их посещений Леонардо почти не слыхал ее голоса.
Вслед за Камиллою вошла та, которую здесь ожидали все,— женщина лет тридцати, в простом темном платье, с прозрачно-темной дымкой, опущен-ной до середины лба,— мона Лиза Джиоконда.
Бельтраффио знал, что она неаполитанка из древнего рода, дочь некогда богатого, но во время французского нашествия в 1495 году разорившегося вель-можи Антонио Герардини, жена флорентийского гражданина Франческо дэль-Джиокондо. В 1481 году вышла за него дочь Мариано Ручеллаи. Через два года она умерла. Он женился на Томмазе Виллани и после смерти ее, уже в тре-тий раз,— на моне Лизе. Когда Леонардо писал с нее портрет, художнику было за пятьдесят лет, а супругу моны Лизы, мессэру Джиокондо, сорок пять. Он был выбран одним из XII буономини и скоро должен был сделаться приором. Это был человек обыкновенный, каких много всегда и везде,— ни очень дурной, ни очень хороший, деловитый, расчетливый, погруженный в службу и сельское хозяйство. Изящная молодая женщина казалась ему самым пристойным украшением в доме. Но прелесть моны Лизы была для него менее понятной, чем достоинство новой породы сицилийских быков или выгода та-моженной пошлины на сырые овечьи шкуры. Рассказывали, что замуж вышла она не по любви, а только по воле отца и что первый жених ее нашел добро-вольную смерть на поле сражения. Ходили также слухи, может быть только сплетни, и о других ее страстных, упорных, но всегда безнадежных поклон-никах. Впрочем, злые языки — а таких во Флоренции было немало — не могли сказать ничего дурного о Джиоконде. Тихая, скромная, благочестивая, строго соблюдавшая обряды церкви, милосердная к бедным, была она доброю хозяйкою, верною женою и не столько мачехой для своей двенадцатилетней падчерицы Дианоры, сколько нежною матерью.
Вот все, что знал о ней Джиованни. Но мона Лиза, приходившая в мастер-скую Леонардо, казалась ему совсем другою женщиною.
В течение трех лет — время не истощало, а, напротив, углубляло это стран-ное чувство — при каждом ее появлении он испытывал удивление, подобное страху, как перед чем-то призрачным. Иногда объяснял он чувство это тем, что до такой степени привык видеть лицо ее на портрете и столь велико искусст-во учителя, что живая мона Лиза кажется ему менее действительной, чем изображенная на полотне. Но тут еще было и что-то другое, более таинст-венное.
Он знал, что Леонардо имеет случай видеть ее только во время работы, в присутствии других, порою многих приглашенных, порою одной неразлучной с нею сестры Камиллы — и никогда наедине; а между тем Джиованни чувство-вал, что есть у них тайна, которая сближает и уединяет их. Он также знал, что это — не тайна любви или, по крайней мере, не того, что люди называют лю-бовью.
Он слышал от Леонардо, что все художники имеют наклонность в изобра-жаемых ими телах и лицах подражать собственному телу и лицу. Учитель видел причину этого в том, что человеческая душа, будучи создательницей свое-го тела, каждый раз, как ей предстоит изобрести новое тело, стремится и в нем повторить то, что уже некогда было создано ею,— и так сильна эта наклон-ность, что порою даже в портретах, сквозь внешнее сходство с изображаемым, мелькает если не лицо, то по крайней мере душа самого художника.
Происходившее теперь на глазах Джиованни было еще поразительнее:
ему казалось, что не только изображенная на портрете, но и сама живая мона Лиза становится все более и более похожей на Леонардо, как это иногда бывает у людей, постоянно, долгие годы живущих вместе. Впрочем, главная сила возраставшего сходства заключалась не столько в самих чертах — хотя и в них в последнее время она иногда изумляла его,— сколько в выражении глаз и в улыбке. Он вспоминал с неизъяснимым удивлением, что эту же самую улыбку видел у Фомы Неверного, влагающего руку в язвы Господа, в изваянии Вероккио, для которого служил образцом молодой Леонардо, и у прародительни-цы Евы перед древом Познания в первой картине учителя, и у ангела «Девы в скалах», и у Леды с лебедем, и во многих других женских лицах, которые писал, рисовал и лепил учитель, еще не зная моны Лизы,— как будто всю жизнь, во всех своих созданиях, искал он отражения собственной прелести и наконец нашел в лице Джиоконды.
Порой, когда Джиованни долго смотрел на эту общую улыбку их, стано-вилось ему жутко, почти страшно, как перед чудом: явь казалась сном, сон — явью, как будто мона Лиза была не живой человек, не супруга флорентинского гражданина, мессэра Джиокондо, обыкновенного из людей, а существо, подобное призракам, вызванное волей учителя,— оборотень, женский двойник самого Леонардо.
Джиоконда гладила свою любимицу, белую кошку, которая вскочила к ней на колени, и невидимые искры перебегали по шерсти с чуть слышным треском под нежными тонкими пальцами.
Леонардо начал работу. Но вдруг оставил кисть, внимательно всматриваясь в лицо ее: от взоров его не ускользала малейшая тень или изменение в этом лице.
— Мадонна,— проговорил он,— вы сегодня чем-нибудь встревожены?
Джиованни также чувствовал, что она менее похожа на свой портрет, чем всегда.
Лиза подняла на Леонардо спокойный взор.
— Да, немного,— ответила она.— Дианора не совсем здорова. Я всю ночь не спала.
— Может быть, устали и вам теперь не до моего портрета? Не лучше ли отложить?..
— Нет, ничего. Разве вам не жаль такого дня? Посмотрите, какие нежные тени, какое влажное солнце: это мой день! Я знала,— прибавила она, помол-чав,— что вы ждете меня. Пришла бы раньше, да задержали,— мадонна Софонизба...
— Кто такая? Ах да, знаю... Голос как у площадной торговки, и пахнет, как из лавки продавца духов... Джиоконда усмехнулась.
— Мадонне Софонизбе,— продолжала она,— непременно нужно было рассказать мне о вчерашнем празднике в Палаццо Веккио у яснейшей синьоры Арджентины, жены гонфалоньера, и что именно подавали за ужином, и какие были наряды, и кто за кем ухаживал...
— Ну, так и есть! Не болезнь Дианоры, а болтовня этой трещотки рас-строила вас. Как странно! Заметили вы, мадонна, что иногда какой-нибудь вздор, который мы слышим от посторонних людей и до которого нам дела нет,— обыкновенная человеческая глупость или пошлость — внезапно омра-чает душу и расстраивает больше, чем сильное горе?
Она склонила молча голову: видно было, что давно уже привыкли они по-нимать друг друга почти без слов, по одному намеку.
Он снова попытался начать работу.
— Расскажите что-нибудь,— проговорила мона Лиза.
— Что?
Немного подумав, она сказала:
— О царстве Венеры.
У него было несколько любимых ею рассказов, большею частью из своих или чужих воспоминаний, путешествий, наблюдений над природою, замыслов картин. Он рассказывал их почти всегда одними и теми же словами, простыми, полудетскими, под звуки тихой музыки.
Леонардо сделал знак и, когда Андрэа Салаино на виоле, Аталанте на серебряной лютне, подобной лошадиному черепу, заиграли то, что было заранее выбрано и неизменно сопровождало рассказ о царстве Венеры, начал своим тон-ким женственным голосом, как старую сказку или колыбельную песню:
— Корабельщики, живущие на берегах Киликии, уверяют, будто бы тем, кому суждено погибнуть в волнах, иногда, во время самых страшных бурь, случается видеть остров Кипр, царство богини любви. Вокруг бушуют волны, вихри, смерчи, и многие мореходы, привлекаемые прелестью острова, сломали корабли свои об утесы, окруженные водоворотами. О, сколько их разбилось, сколько потонуло! Там, на берегу, еще виднеются их жалобные остовы, полу-засыпанные песком, обвитые морскими травами: одни выставляют нос, дру-гие — корму; одни — зияющие бревна боков, подобные ребрам полусгнивших трупов, другие — обломки руля. И так их много, что это похоже на день Воскресения, когда море отдаст все погибшие в нем корабли. А над самым ост-ровом — вечно голубое небо, сияние солнца на холмах, покрытых цветами, и в воздухе такая тишина, что длинное пламя курильниц на ступенях перед хра-мом тянется к небу столь же прямое, недвижное, как белые колонны и черные кипарисы, отраженные в зеркально-гладком озере. Только струи водометов, пе-реливаясь через край и стекая из одной порфировой чаши в другую, сладко журчат. И утопающие в море видят это близкое тихое озеро; ветер приносит им благовоние миртовых рощ — и чем страшнее буря, тем глубже тишина в царстве Киприды.
Он умолк; струны лютни и виолы замерли, и наступила та тишина, кото-рая прекраснее всяких звуков,— тишина после музыки. Только струи фонтана журчали, ударяясь о стеклянные полушария.
И как будто убаюканная музыкой, огражденная тишиною от действитель-ной жизни — ясная, чуждая всему, кроме воли художника,— мона Лиза-смот-рела ему прямо в глаза с улыбкою, полною тайны, как тихая вода, совершен-но прозрачная, но такая глубокая, что сколько бы взор ни погружался в нее, как бы ни испытывал, дна не увидит.— с его собственною улыбкою.
И Джиованни казалось, что теперь Леонардо и мона Лиза подобны двум зеркалам, которые, отражаясь одно в другом, углубляются до бесконечности.
Если вас заинтересовало продолжение, то напоминаю: Дмитрий Сергеевич Мережковский. \"Воскресшие боги\". Или, в интернете http://www.svetlana-and.narod.ru/giakondaII.html
Далее, читаем по адресу http://www.centre.smr.ru/win/books/snr_4.htm мнение Н.С. Рериха:
Леонардо да Винчи, гений Ренессанса, был не только одним из величайших художников, но и великим скульптором, музыкантом, архитектором, исследователем естествознания и талантливым изобретателем. Родился он в 1452 году, умер в 1519 году. Он один из светочей того блистательного периода европейской истории 15-16-го веков, которые дали миру величайших художников. Всем известны имена Рафаэля, Тициана, Беллини, Микеланджело - они лишь некоторые из достойных упоминания. Однако никто не достиг такого мастерства в столь многих различных областях, как Леонардо да Винчи.
\"Мона Лиза\" считается самой известной картиной Леонардо. Мы можем видеть ее в Париже, в Лувре. Ряды длинных галерей, на стенах - драгоценные свидетельства творческого гения человека; каждый этюд, каждая картина - кладезь исторического прошлого, живые свидетельства немногих избранных.
Проследуйте через анфиладу залов и вы придете в небольшую галерею, так называемую Квадратную Комнату, продолжающую эти длинные галереи, но все же изолированную от них. На ее стенах - лишь несколько картин, в центре стоят несколько мягких кресел, и всегда группа молчаливых посетителей толпится перед картиной в центре, налево от входа, перед \"Моной Лизой\".
Некоторые посетители сидят, тихо созерцая и размышляя, возможно, о легендах и преданиях, порожденных на протяжении 400 лет этой уникальной картиной, или, может быть, они в задумчивости пытаются впитать всю красоту этого замечательного шедевра, самого знаменитого произведения изобразительного искусства и, конечно же, одного из величайших творений человека.
Рядом с этой картиной прекрасные полотна, окружающие ее, бледнеют и теряют свое очарование. Рафаэль, Тициан, Перуджино - здесь они кажутся лишь достойным обрамлением, достойными спутниками этого непревзойденного шедевра.
Разве они не из той же эпохи? Разве их создатели не были поклонниками этой великой картины?
Рафаэль, этот бессмертный гений, этот превосходный рисовальщик, был страстным поклонником \"Моны Лизы\" Леонардо и даже, вдохновленный шедевром, оставил нам свой эскиз этой картины.
Висящая в Лувре в окружении прекрасных полотен Рафаэля и Перуджино \"Мона Лиза\" - великий центр притяжения для посетителей всего мира; среди них ценители искусств и критики, туристы и просто сентиментальные любители.
Как и многие картины того периода, этот портрет не избежал разрушительного действия времени и повреждений, нанесенных руками неумелых реставраторов. Но несмотря на все это, он не потерял своей особенной красоты и обаяния, и прекрасное лицо все еще излучает спокойную и завораживающую улыбку.
Картина - всего лишь 30 дюймов в высоту, и Мона Лиза изображена сидящей на низком складном стуле; ее тело повернуто влево, правая рука покоится на левом предплечье. Лицо обращено к зрителю слегка под углом, тогда как карие глаза смотрят прямо на вас.
Каштановые волосы, разделенные на пробор посредине и гладко зачесанные к вискам, ниспадают красивыми мягкими локонами на плечи. Прозрачная вуаль наброшена на голову и вьется поверх плечей. Платье изначально зеленоватого цвета с глубоким вырезом оживлено более светлыми рукавами, которые когда-то, должно быть, были желтыми.
На заднем плане - фантастический пейзаж с холмами и горами, теплых и мягких тонов, уходящий вдаль, над ним постепенно светлеющее небо. Две колонны по краям пейзажа закрывает нынешняя рама картины. В этом полотне прекрасны все детали, но внимание прежде всего захватывает лицо.
Картину невозможно описать словами: чем дольше вы смотрите на нее, тем больше возрастает ее воздействие на вас, и вы начинаете чувствовать то удивительное очарование, которое покоряло стольких людей на протяжении веков.
Известный итальянский архитектор и историк Вазари, живший в ту блестящую эпоху, так писал о \"Моне Лизе\":
\"Леонардо согласился написать для Франческо дель Джокондо портрет Моны Лизы, его жены. Он писал его четыре года и затем оставил, не завершив. Сейчас этой картиной владеет французский король Франциск. Тот, кто хочет увидеть, как близко искусство может подойти к природному оригиналу, должен внимательно рассмотреть эту прекрасную голову.
Все детали ее исполнены с величайшим усердием. Глаза имеют тот же блеск и так же увлажнены, как в жизни. Вокруг них мы видим слабые красновато-синие круги, а ресницы могли быть написаны только очень искусной кистью. Можно заметить, где брови шире, а где становятся тоньше, появляясь из пор кожи и закругляясь книзу. Все настолько естественно, насколько это вообще можно изобразить. Маленькие, красиво вырезанные ноздри, розоватые и нежные, исполнены с величайшей правдивостью. Рот, уголки губ, где розовый оттенок переходит в естественный живой цвет лица, написаны так превосходно, что кажутся не нарисованными, а как бы живой плотью и кровью.
Тому, кто внимательно смотрит на впадинку на шее, начинает казаться, что он вот-вот сможет увидеть биение пульса. Действительно, этот портрет написан так совершенно, что заставляет любого сложившегося художника, да и вообще любого, кто на него смотрит, трепетать от волнения.
Мона Лиза была безмерно красива, и Леонардо всегда приглашал на сеансы кого-нибудь, кто мог играть и петь или шутить, чтобы ее лицо не выглядело усталым или скучным, что часто бывает, когда позируют для портрета.
Напротив, очаровательнейшая улыбка играет на этом лице, и кажется, что оно - творение Неба, а не рук человеческих, и что более всего удивительно - оно полно жизни\".
Таковы слова Вазари, имеющие огромное значение и достоверность, потому что в его время полотно находилось в превосходном состоянии.
Моне Лизе было 24 года, когда в 1503 году начал создаваться ее портрет, а Леонардо тогда был 51 год. Картина так и не была закончена и оставалась у Леонардо, а позднее перешла к Франциску Первому, королю Франции.
Многие отдали бы все, чтобы владеть этой картиной. Одним из таких людей был герцог Букингемский. Позднее это привело к драматической истории кражи картины из Лувра с последующим ее возвращением.
Будучи высшей точкой, вершиной творчества Леонардо, это полотно является как бы кристаллизацией его гения, сокровенных мыслей и вдохновения.
О Моне Лизе известно очень мало, кроме нескольких незначительных фактов, и потому трудно ответить на очень важный вопрос, часто задаваемый и обсуждаемый: была ли она просто красивой моделью для Леонардо или же она была его музой и даже любовью, во что многие хотели бы верить.
Есть некоторые факты, подтверждающие правильность последнего предположения, и это, возможно, объясняет особое волшебство картины. Но какова бы ни была правда, какой замечательной, должно быть, являлась она личностью, если сумела вызвать все лучшее в этом гиганте Ренессанса! Она помогла этому гению оставить потомкам уникальный шедевр, вдохновляющий тысячи и тысячи людей на протяжении веков.
Огромное воздействие окружающих людей на художников слишком хорошо известно, даже если сами эти люди оставались в тени. Взаимодействие личностей модели и художника, особенно если их связывают взаимная симпатия и влечение, часто приводит к созданию шедевров.
В данном случае Моне Лизе было дано пробудить в Леонардо такое вдохновение, что он создал одно из прекраснейших сокровищ мира. Бессмертный ореол, окружающий все творения этого величайшего гения, подтверждают его собственные слова: \"Если человек добродетелен, не прогоняйте, а почитайте его, чтобы у него не было причин оставить вас. Если вы встретитесь с такими людьми - почитайте их, так как они Боги на этой Земле и достойны такого же поклонения, как священные статуи и образы\".
Совсем другого мнения некоторые искусствоведы, объяснившие свою точку зрения на
www.rol.ru/news/art/news/02/03/14_022.htm - 15k
Немецкие искусствоведы считают, что разгадали тайну Джоконды, занимавшей умы любителей прекрасного на протяжении столетий. На знаменитом полотне Леонардо да Винчи запечатлена итальянская графиня Катерина Сфорца, одна из самых известных куртизанок эпохи Возрождения, сообщает Ananova.com. По мнению историков, Мона Лиза была распутницей. Графиня Сфорца трижды выходила замуж и заводила бесчисленные любовные романы. Женщина с загадочной улыбкой, ставшая моделью да Винчи, была матерью одиннадцати детей.
По словам искусствоведа Магдалены Зейст, раскрыть загадку Джоконды ей помогла другая картина. На малоизвестном до настоящего времени полотне итальянского художника Лоренцо Ди Креди изображена Катерина Сфорца в возрасте 25 лет. Исторические документы и найденный портрет помогли идентифицировать Джоконду. Магдалена Зейст не сомневается, что на картинах запечатлена одна и та же женщина. Только да Винчи написал портрет графини Софрца спустя 15 лет после того, как это сделал Ди Креди.
Другими словами - понятно, что ничего не понятно. :0) Да какая, собственно, разница - мистификация ли это великого Леонардо, придавшего портрету свои черты, портрет кроткой купчихи или знаменитой куртизанки, и что у нее за спиной - флорентийская равнина или космический пейзаж. Пятьсот лет - она - предмет восхищения и вдохновения.
!... Вы говорили: \"Джек Лондон, деньги, любовь, страсть\",-
а я одно видел: вы - Джоконда, которую надо украсть...\" Помните? Это - Маяковский.
Где только не увидишь ее изображения: на пластиковых пакетах и майках, на карикатурах и конкурсах двойников, все равно никто не приблизился ни на шаг к разгадке великой тайны - улыбки Джоконды.
КМ
|
|
|
|
|
|
