 |
Умная мысль:
|
САМЫЕ НОВЫЕ
|
|
|
|
|
 |
|
|
| > | Св. Валентину. Окончаниее вчерашней истории. Да, домовые непроницательны.
|
Св. Валентину. Окончаниее вчерашней истории. Да, домовые непроницательны.
- Ну, слушай... Немного осталось досказать мне о трех людях, поставивших домового в тупик. Был солнечный день полного расцвета земли, когда Филипп, с записной книжкой в руке, отмечал груды гранита, а Анни, возвращаясь от станции, где покупала, остановилась у своего камня и, как
всегда, заставила его петь ударом ключа. Это был обломок скалы, вышиною в половину тебя. Если его ударишь, он долго звенит, все тише и тише, но, думая, что он смолк, стоит лишь приложиться ухом - и различишь тогда внутри
глыбы его едва слышный голос.
Наши лесные дороги - это сады. Красота их сжимает сердце, цветы и ветви над головой рассматривают сквозь пальцы солнце, меняющее свой свет, так как глаза устают от него и бродят бесцельно; желтый и лиловатый и темно-зеленый свет отражены на белом песке. Холодная вода в такой день
лучше всего.
Анни остановилась, слушая, как в самой ее груди поет лес, и стала стучать по камню, улыбаясь, когда новая волна звона осиливала полустихший звук. Так забавлялась она, думая, что ее не видят, но человек вышел из-за поворота дороги и подошел к ней. Шаги его становились все тише, наконец, он
остановился; продолжая улыбаться, взглянула она на него, не вздрогнув, не отступив, как будто он всегда был и стоял тут.
Он был смугл - очень смугл, и море оставило на его лице остроту бегущей волны. Но оно было прекрасно, так как отражало бешеную и нежную душу. Его темные глаза смотрели на Анни, темнея еще больше и ярче, а
светлые глаза женщины кротко блестели.
Ты правильно заключишь, что я ходил за ней по пятам, так как в лесу есть змеи. Камень давно стих, а они все еще смотрели, улыбаясь без слов, без звука; тогда он протянул руку, и она - медленно - протянула свою, и руки соединили их. Он взял ее голову - осторожно, так осторожно, что я боялся
дохнуть, и поцеловал в губы. Ее глаза закрылись.
Потом они разошлись - и камень по-прежнему разделял их. Увидев Филиппа, подходившего к ним, Анни поспешила к нему.
- Вот Ральф; он пришел.
- Пришел, да. - От радости Филипп не мог даже закричать сразу, но наконец бросил вверх шляпу и закричал, обнимая пришельца: - Анни ты уже видел, Ральф. Это она.
Его доброе твердое лицо горело возбуждением встречи.
- Ты поживешь у нас, Ральф; мы все покажем тебе. И поговорим всласть. Вот, друг мой, моя жена, она тоже ждала тебя. Анни положила руку на плечо мужа и взглянула на него самый большим,
самым теплым и чистым взглядом своим, затем перевела взгляд на гостя, не изменив выражения, как будто оба равно были близки ей.
- Я вернусь, - сказал Ральф. - Филь, я перепутал твой адрес и думал, что иду не по той дороге. Потому я не захватил багажа. И я немедленно отправлюсь за ним. Они условились и расстались.
Вот все, охотник, убийца моих друзей, что я знаю об этом. И я этого не понимаю. Может быть, ты объяснишь мне.
- Ральф вернулся?
- Его ждали, но он написал со станции, что встретил знакомого, предлагающего немедленно выгодное дело.
- А те?
- Они умерли, умерли давно, лет тридцать тому назад. Холодная вода в жаркий день. Сначала простудилась она. Он шел за ее гробом, полуседой, потом он исчез; передавали, что он заперся в комнате с жаровней. Но что доэтого?.. Зубы болят, и я не могу понять...
- Так и будет, - вежливо сказал я, встряхивая на прощание мохнатую, немытую лапу. - Только мы, пятипалые, можем разбирать знаки сердца; домовые - непроницательны.
Александр Грин.
|
|
|
|
|
|
